Тихий рокот волшебного счастья распускается цветком стихотворения: или – вызревает кристаллом словесных перечислений:
Это утро, лошадь эта,
эти мокрые растенья,
эти рыбные котлеты,
съеденные с промедленьем;
это кофе и какао,
эти заспанные вежды,
звук кошачьего лаканья
безоглядно безутешный;
эта книжка голубая
на расстеленной газетке;
снова лошадь, но рябая,
словно абрикос на ветке…
…колоритна лошадь, которую метафора своеобразно перевозит в сферу плодов…
Нет, тут скорее подойдёт «щастье»: так более богато звучит, недаром когда-то был поэт Щастный; и вдвойне недаром Д. Бак совмещает столько творческих ипостасей: словно цепочкой саморастущей волшебной обладает: из звеньев эссе вырастают стихи, продолжаемые монографиями, и административная работа изящно вписывается в богатый словесный контекст.
А мир – прост: и в этой простоте своей таит мистическую алхимическую сложность, как синяя хризантема плиточного огня, возникающая от поворота рычажка, символизирует…еду…уют…:
Где-то в кухне задумчиво дремлет собака,
положивши на лапы мечту обо мне,
обречённо и хмуро варганящем кашу
в прогоревшей кастрюле на синем огне.
Ты куда убегаешь, сердешная каша,
пузырями покрытая? Пляшешь, ворчишь,
а в углу пожилая незлая собака
ждёт-пождёт через силу. Когда догоришь,
расскажи мне, простое моё угощенье,
как спалил я тебя безрассудным огнём;
надо ж было, крупу в кипятке размочивши,
подождать, чтобы сгинули в сердце моём
разопревшие хлопья постылого мрака,
чтобы глубже вздохнуть и вольней, чтобы не
позабыть мне, что ждёт пропитанья собака,
положивши на лапы мечту обо мне.
…и вот стихотворение – в драматургии своей – получает метаморфозу: из бытово-счастливого в начале к финалу закипая метафизикой одоления мрака.
…который, коли посмотреть в альфу вопроса, не одолеть: ибо разгадка смерти недоступна человека, слишком закрученному всеми жизненными реалиями.
Экзистенция закипает современной речью, с жаргоном, с интенсивностью перехлёстывающих друг друга перечислений: стих вспыхивает целостностью органичности, не разорвать цитатой:
до самых окраин страны где моря
текут в желобах и журчат под сурдинку
жлобы в телеящиках где с декабря
до мая ништяк а до лета в обнимку
сардины и сельди уходят под лёд
набит холодильник седеющей снедью
замараны фраки и тенор берёт
дрожащие ноты чреватые смертью
указы беспомощных неких кругов
квадратов и сфер непреклонные кланы
обрезав стволы залететь за бугор
заплакавши чают и давят на клапан
последних и горьких надежд у трибун
законопроекты в прочтениях томных
и двунадесятых бестрепетно тонут
и завтрак отравленный канул в траву…
Тонко вьётся мысль, пропускаемая меж скал образов; поток воды бытия грозит смыть…
Устоять поможет только поэзия.
Метафизика усложняется формулой…тотального страха:
страшнее снов — свобода от свободы:
навязчивые вольности страшны
не меньше, чем намерение оды,
но более, чем сбывшиеся сны…
Чувства играют, и тени их мерцают муарово: кажется, филологическое намерение оды летит в проран отменяемого сна.
Нечто узорно-кинематографическое мерцает: странным ракурсом оживает в памяти таинственный фильм Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде» - ассоциации сложны.
Как сложна поэзия Бака: такой и должна быть современная, столько веков ей предшествовало, так переогромлен нынче мир, настолько технологичностью, иссушающей душу, противостоит филологии и…поэзии.
…лёгкость жаргона уравновешивает, как будто, бетон сомнений: о, тут бетон высшей марки и повышенной твёрдости:
воздвигаются сомненья
из бетона до небес
компыздуй талончик беня
бис тебя возьми на вес…
Нежность, однако, проступает веленевыми разводами, играя филологично, литературно, но… сам мир: отчасти библиотека, отчасти… лаборатория:
…а для смертного покой,
не трагические струны:
у Арсения порой
даже звуки тонкорунны;
тихо замкнуты внутри
эти дни прозрачной тенью,
только руку протяни —
и коснёшься сожалений…
Дмитрий Бак – в поэтической своей роли – совмещая и библиотеку, и лабораторию уверенно разбивает словесный поэтический сад, наполняя его столь тонкими растениями, что время не властно сорвать…
